Беседа с Александром Лаэртским о мерзости и поэзии

Саша Лаэртский совершенно не вписывается ни в какие рамки. Ну, когда-то его считали панком (а панком тогда считали все хоть сколько-нибудь вызывающее), потом пытались делать из него невероятного интеллигента, считали декадентом, а теперь вроде бы отстали. Лаэртский не скандалит, не проводит пафосных презентаций, не выпускает новых альбомов, не звучит на радио, не торгует акциями, не рекламирует средств от простатита, - Лаэртский дает концерты в небольших клубах, и имеет неизменный аншлаг, его публика . свои люди, не нуждающиеся в рекламе и разъяснительных пресс-релизах. Александр Лаэртский - взрослый образованный мужчина, очень милый и умный. А ненормативная лексика в его стихах - это высокая поэзия, в отличие от беспочвенного быдловатого матюгания Сережи Шнура. Сегодня Саша выступал в клубе "Бункер", маленькой подвальной каморке в самом центре Москвы, на Тверской. Опять полный зал, опять все вспотели. После концерта мы беседуем с Лаэртским.

- Поэзия - это сейчас такое ругательное слово! Рок-поэты достали! По-моему, ты - как раз чуть ли не единственное исключение, у тебя нет вот этих потугов, соплей, пафоса, но в твоих стихах есть довольно странное видение мира. Что скажешь по поводу поэзии?

Лаэртский: Просто я всегда считал, что когда у человека спрашивают о его роде деятельности, и он говорит, например: "Я - поэт!", то это уже несколько ущербный случай. Он сидит там и дико вымучивает, или иногда выезжает в какой-то заповедник и говорит: "Мне тут надо работать!", - сидит, разжигает костры. И когда его оттуда гонят, на вполне законных основаниях, он звонит, жалуется губернатору и говорит: "Я такой-то важный поэт, и я тут работаю!". То есть, в принципе серьёзные поэты закончились в прошлом веке, а последним поэтом нашего времени был Владимир Семёныч Высоцкий. Себя я поэтом тоже не считаю, все это даже не мои заслуги, потому что это просто прёт из меня, и я ничего не правлю.

Это называется мерзким словом "вдохновение", но я бы назвал это именно так. Что касается рок-поэзии как таковой - то я могу выделить только Кормильцева, потому что у него были реально хорошие стихи. Ну и всё, всё остальное, конечно...

- Потуги...

Лаэртский: Ну да, да, конечно. Это некрасиво.

- А в чём заключается мерзость, вообще, по жизни?

Лаэртский: Мерзость? Ну, я бы сказал, в такой, знаешь, меркантильной смекалке. Когда человек становится таким, он перестает замечать вообще всё вокруг себя, всё топчет, ничему не даёт вырасти, ни о чём не думает, - то есть, это уже галимое ублюдство. Вот это и есть мерзость. Но самое плохое то, что они воспитывают своих детей вот в таком же духе.

- Ты сам где-нибудь сталкиваешься с мерзостью в жизни?

Лаэртский: Ну вот мы, в данном случае отдыхаем на территории одного заказника (типа, заповедник - прим. автора), и постоянно под конец лета его приходится убирать за счет инвестиций одного частного лица, нашего друга. Потому что там вот эти вот мерзкие гоблины не вывозят за собой банки с какой-то сайрой, всё это раскидано - это мерзость. Ну и повсюду это. В издательском деле я тоже с этим сталкиваюсь, потому что в данный момент люди в наших издательских фирмах, хорошо если бы они были просто меркантильными, но у них менталитет каких-то торговцев подержанными "Тойотами". Вот эта нездоровая хваткость, она омерзительна.

- Саша, скажи, а ты что, правда такой озабоченный, что так много поёшь про пиписьки?

Лаэртский: Ну, любой мужчина - он, конечно, озабоченный. Доказано, что любой мужчина думает о сексе раз в 15 секунд, с возрастом реже. Что в этом плохого? Я нормальный взрослый самец, у меня самого есть член, и естественно, что я ощущаю его наличие.

- Вот, если бы тебе прямо сейчас поставили памятник где-нибудь на Бульварном кольце, ты бы мог стоять возле него, стихи читать... денег бы заработал. Ещё было бы здорово, если б тебя в тюрьму посадили, написал бы там книгу. Как тебе такие штуки?

Лаэртский: Ну не-е-ет, я на самом деле не сторонник любых катаклизмов, а также резких подъёмов. На мой взгляд, и тюрьма, и памятник - это абсолютно никуда не годится. Более того, я как-то не хочу себя позиционировать, как, например, Лаэртского. Это я говорю без ложной скромности. Меня вполне устраивает, что люди знают эти песни, но, может, не знают автора. Потому что основной посыл, в том числе и энергетический - он в музыке, ну и, безусловно, в тексте, причем не только в его смысле, но и в построении фраз, в их последовательности.

Безусловно, ни памятник, ни тюрьма - не годится. Если ты заметил, на пластинках, я имею в виду номерных, я не публикую свою репу. Это, опять же, не скромность, просто зачем мне выставлять себя на обзор лишний раз?

- То есть ты сознательно не делаешь какого-то промоушна своей фигуры, не высовываешься на свет? У тебя ведь есть стабильная аудитория, которая очень хорошо знает тебя.

Лаэртский: Скажем так, я сам не иду на контакт ни с кем. А люди, которые приходят на концерт, они проходят достаточно мощную проверку. Если я чувствую щелоту какую-то... просто зачем мне себя подставлять? Мне уже под сорок лет, я слишком много видел всякого говна и той же мерзости, чтобы бросаться в объятия первых же попавшихся людей.

- Ты вообще в состоянии адекватно оценить собственное творчество, как ты сам считаешь?

Лаэртский: Сразу отвечу - нет. У меня было желание попробовать послушать всё это со стороны, то есть взять, включить кассету, чтобы понять, какое впечатление производит всё это на людей, впервые это слышащих. Мне это было дико интересно. Потому что они описывают это примитивными словами, например: "Я испытал шок! Я пропёрся", - это же очень просто. А интересно, насколько при этом был широк или узок их ассоциативный ряд.

- Саш, а что хорошего?

Лаэртский: Хорошего... м-м-м... ну, хорошего то, что я сам неплохой человек, и вокруг меня неплохие люди. Пока эти люди есть, неважно какое у них вероисповедание, то есть это люди, у которых есть понятие нравственности. Если говорить о духовности - то это уже следующий шаг, который немногие пройдут. А вот нравственных людей, например, в моём окружении, очень много.

Беседовал Степан Максимов
(журнал Rockmusic.Ru)