laertsky.com
Главная страница
Карта сайта
Форум
лаэртский
Дискография
Песни и аккорды
Стихи und поэмы
Альбомы в mp3
Лаэртский Бэнд
Голоса Родных
Концерты
Акварели
Wallpapers
Ответы на письма
Бесило-Радовало
"Медведь"
со стороны
Переводы
Видеозаписи
Радиоэфиры
Публицистика
Иллюстрации
Подражания
монморанси
О программе
Эфиры 1992-95
Эфиры 1996
Эфиры 1997
Эфиры 1998
Эфиры 1999
Эфиры 2000
Эфиры 2001
Silver Rain
Заставки
Терминология
Сайты гостей
прочее
Читальный зал
Музей сайта
Гостевой стенд
Картинки недели
Архив рассылки
Голосования
"Месячные"
реклама
laertsky.com  |  монморанси  |  1999  


Беседа с Александром Черномашенцевым. Часть 2
 

 1   2   3   4 

Лаэртский: Я напоминаю вам, что в гостях у программы "Монморанси" сегодня подполковник, член офицерского корпуса России Александр Черномашенцев. Мы сегодня слушаем не только русскую музыку, но и музыку, которую Александр привёз с собой из Югославии, из чего я делаю такое заключение, что война войной, но вы не забывали про моменты, связанные с искусством.

Черномашенцев: Да конечно. Я ещё не забыл о том, что я член Национал-демократической партии России. Также я большой почитатель и друг, личный друг Вука Драшковича. Это реальный оппонент Слободана Милошевича. Я верю в то, что он придёт скоро к власти.

Лаэртский: Кстати, немножечко если углубиться в политику - мне, может, этого и не хотелось особо, но тем не менее. Что это за странная неразбериха у них происходит со Слободаном Милошевичем? С одной стороны, вроде бы в момент, когда начались эти фашистско-натовские бомбардировки, все говорили: "Вот, там, наш президент, и мы с ним, и пока он стоит - мы все как один, куда не попадя". А сейчас начались разброд и шатания. Может в этом смысле вы тоже нам сделаете небольшой политический экскурс? У албанцев тоже какой-то свой человек, тоже всё в шарфике...

Черномашенцев: Ну, какой-то поэт...

Лаэртский: Да-да-да. Он книжки... Нет, он, по-моему, брат поэта...

Черномашенцев: Писатель.

Лаэртский: Да, что-то в этом духе

Черномашенцев: Ну, не верю я ему.

Лаэртский: А что у Слободана Милошевича?

Черномашенцев: На самом деле...

Лаэртский: Что он хочет сам?

Черномашенцев: Вы смотрите все новости, те вести, которые вам показывают.

Лаэртский: Я - нет.

Черномашенцев: Будем говорить про всех.

Лаэртский: А, ну да. Извините.

Черномашенцев: Александр, тебя не имею в виду, потому что ты сам даёшь новости, и поэтому ты их не смотришь...

Лаэртский: Да, и сам сочиняю иногда даже...

Черномашенцев: Все люди, которые смотрят вести и новости - они смотрят про Слободана Милошевича. А других людей им просто не показывают. А Вук Драшкович - это реальный кандидат на пост президента Югославии и тот человек, который даёт, просто даёт клич на митинги. Если в городе, учтите: у них города небольшие, по соотношению с нашими городами, если там в ихних городах присутствует сто тысяч человек, то даже без его участия выходит на митинги по его кличу порядка тридцати-сорока тысяч человек. В общем, вся боеспособная живность.

Лаэртский: А кто же остался у Милошевича?

Черномашенцев: Бабушки, дедушки, младенцы.

Лаэртский: Скажите, Александр, вот, получается, что появляется какая-то третья сила. С одной стороны, судя по недавним сообщениям всяческих журналистов, там албанцы чуть было не сошлись в кулачном бою с представителями сербов, а тут ещё, получается, что внутри сербов тоже произошел какой-то раскол. Не получится ли, что внутри сербов, во-первых, гражданская война, плюс ещё на них напирает албанское движение, о котором сейчас все говорят?

Черномашенцев: Так и есть.

Лаэртский: Но это же вообще получается...

Черномашенцев: Так и есть.

Лаэртский: Для маленького государства - это же труба...

Черномашенцев: Понимаете, с этой трубы началась Первая мировая война, а там стартанула Третья мировая война.

Лаэртский: Мало кто, кстати, в это верит.

Черномашенцев: Поэтому я туда уехал. Я туда ездил не за деньгами. Денег я там не получал как таковых. А я туда поехал для того, чтобы поддержать братьев-сербов, учитывая ихний исторический момент. Я же к вам не приходил, когда приехал из Боснии, из Африки, из Мексики и так далее. Я же к вам не приходил?

Лаэртский: Нет.

Черномашенцев: Ну вот. А я пришёл после того, как приехал непосредственно из албанского конфликта.

Лаэртский: Возвращаясь к конфликту и непосредственно к действиям. Существует такое расхожее понятие, как мирное население. Тем не менее, ведь известно, что и в Афганистане так было, что это мирное население днем-то вроде как и мирное, а ночью они снимают паранджу, берут Калашников и выбегают в спортивных штанах в горы обстреливать позиции. Каким-то образом у вас было разделение на мирное населения и не на мирное?

Черномашенцев: Вообще-то было. Вообще-то, было у всех. Но что касается меня лично, я не очень разделяю. Что те люди, которых мы отсеивали днем, будут делать ночью? Я в это не верил. Поэтому когда я входил в село, после меня оставались только, так сказать... Если кто-то не убежал, тому, кто остался, тому чего-то надо там. В основном оставались могилки. Могилки; до сих пор их откапывают, показывают по CNN и по другим средствам массовой информации... В основном оставалась боеспособная часть населения.

Лаэртский: А как же это происходило? Происходил попросту захват этих сёл? Я просто, прошу прощения, не имею воинской какой-то специальности, стратегической... Вот стоит деревня. Она же не крепость. Кажется, въехал на машине и вроде бы разогнался... Это с одной стороны. С другой стороны, как ты в неё въедешь, если там, как вы сказали, останется боеспособная часть населения? Они же не дадут ей въехать, они могут заминировать подходы туда, сделать другие коварные штуки... Каким образом тактически происходит захват этого села?

Черномашенцев: Несколько есть видов захвата этого села... Есть такой город Ораховец. Это общеизвестный, который крутится на CNN, очень модный город, где великие могилки по триста человек откапывают и по сто, минимум.

Лаэртский: Но это не очень... Извиняюсь за какое-то кощунство, много... Сто человек, в принципе...

Черномашенцев: Да мне тоже так кажется.

Лаэртский: Потому что известный Чингисхан, по-моему, он по три миллиона, вроде...

Черномашенцев: Как происходило зачищение этого города? Во-первых, это была внутренняя часть наркобизнеса многих регионов. Первым туда я въехал, пьяный. Ну частично пьян был, да. Я там частично пьян, и я ворвался в этот город на автомобиле, традиционном сербском, он называется "Юго", который выпускает автозавод "Застава"

Лаэртский: Он типа легкового, или?..

Черномашенцев: Ну да, это легковой автомобиль, мелкий такой, с четырьмя дверьми, типа наших "Жигулей". Я ворвался в это город, а ворвался я туда таким методом, что я ещё не знал ничего, что происходит там. Я ещё карту толком не изучил...

Лаэртский: А как же это, извините, что я периодически буду вас перебивать... Как же это можно, вдруг там опасность, разведка какая-то, или все это только в книжках?

Черномашенцев: Ну это всё телеги книжечные. В общем, я ворвался туда со своими людьми, со своими боевиками...

Лаэртский: Извините, Александр. А как же они? То есть вы на автомобиле, а они каким образом перемещались?

Черномашенцев: Они тоже перемещались на автомобиле, на всём...

Лаэртский: То есть, без бронетехники всё это было?

Черномашенцев: Там не было уже бронетехники, были какие-то танки, но они были на территории Албании. И уже оттуда периодически выезжали, но у нас были мощнейшие гранатомёты, которые назывались "Золе", которые били на 450 метров. Кумулятивный заряд был гораздо сильнее, чем у наших "Мух", у нас есть "Муха", которая бьёт на 600 метров. В общем, если ты бацаешь в танк какой-либо, башню отрывает полностью, Александр. Со всем боекомплектом её поднимает в воздух от пятнадцати до двадцати пяти метров.

Лаэртский: Вот саму тушку танка?

Черномашенцев: Нет, башню.

Лаэртский: То есть башня, туда.

Черномашенцев: А от тушки танка там гусеницы разваливались в разные стороны... Ну, не важно. В общем, первый раз я посетил город Ораховец в частично нетрезвом состоянии, потому что у меня погибло очень много людей из моей единицы специальной. Мне были нужны спиртные напитки для продолжения поминок. Я ворвался в город, я вообще не врубался в картежные дела... Не врубался в карты, в другую географическую принадлежность местности... Да и вообще, честно сказать, я читать не хотел. Я въехал, проехал по этому городу метров пятьсот-шестьсот-семьсот-восемьсот... Не знаю, сколько. Остановился. Со мной было два человека. Я вошел в дом и сказал на сербском языке...

Лаэртский: Извините, какие-то многоэтажки там или пятиэтажки, или частные?

Черномашенцев: Пяти, пяти были уже. Я уже доехал до пяти, вошел в одну квартиру и сказал: "Алё! Мне нужны продукты питания, модные, неармейские, нетрадиционные, такие как фрукты-овощи для поддержания боеспособности единицы. А также мне нужен алкоголь для продолжения поминок..."

Лаэртский: Извините, Александр, а магазины там существовали?

Черномашенцев: Нет, уже не было.

Лаэртский: То есть, всё вывезли они?

Черномашенцев: Да, магазинов уже не было, ничего уже не было, Александр, к сожалению. Поэтому приходилось так ездить, по домам... Они врубились, что я не только не серб, а русский. Так как албанцы и сербы учили русский язык до пятого класса...

Лаэртский: Так же, как чехи...

Черномашенцев: Да, да. Абсолютно верно. И они говорят: "Ну, всё понятно, кто вы такие. Мы отказываемся с вами разговаривать на сербском языке, только будем на албанском". Я говорю: "Я понял, куда попал... Но вообще-то вы мои клиенты, господа". Я стал сам собирать продукты питания на стол, на скатерку...

Лаэртский: То есть, прятали как-то?

Черномашенцев: Да, конечно. Ну я уже завязал один узелок и сказал, передёрнул автомат и сказал, говорю: "Так, зима-горы, отдайте! Отдайте алкоголь, или я сейчас нервничать буду..." Дали алкоголь, конечно, туда-сюда, я завязал второй узелок, получился солидный узелок. Я его через плечо, потом передал одному из своих помощников, младшему офицеру, поручнику Дену, передал это все. На улице нас ждал мой дёша, водитель возле "Юги", мы вышли... А я смотрю, едет "Опель-Калибра"...

Лаэртский: С вашей стороны, или откуда?

Черномашенцев: Не-не-не...

Лаэртский: Случайный?

Черномашенцев: Случайный.

Лаэртский: Это опасно.

Черномашенцев: А что делать, Александр, это же война. Я останавливаю, выходит албанец молодой. Сначала, прежде чем выходить, вытаскивает ключи. Я говорю: "Стоп, стоп. Ключи-то на месте оставь".

Лаэртский: То есть из зажигания?

Черномашенцев: Да...

Лаэртский: Во какой...

Черномашенцев: Я говорю: "Оставь на месте. Поставь, где взял".

Лаэртский: Положь на родину...

Черномашенцев: Да, на сербском. В общем, всё кончилось тем, что ему подарил свою "Югу", забрал у него "Опель-Калибра", и мы уехали. А потом мне сказали, что старшие офицеры, кстати, вопрос был предыдущий: что обо мне думают офицеры? "Александр, мы тут два месяца разрабатываем операцию, как лучше, чтоб люди не погибли..." Я говорю: "Делов не знаю, я тут за бухлом съездил. Чё это такое было-то?". Они говорят: "Да, знаешь, какой-то город, там наркодельцы, бизнес, там..." Я говорю: "Делов не знаю, съездил туда". А всё кончилось потом тем, что когда всё это началось, ко мне обратились офицеры те же и говорят: "Александр, мы собираемся чистить этот город, что делать будем?". Я загрузил в автомобиль "Застава", тоже "Застава", только грузовичок, уже загрузил тридцать человек, пулемётик поставил сверху...

Лаэртский: Извините, Александр. Я немножко хочу перебить. Я немножко не понимаю такой щедрости: зачем было меняться машинами. У вас был помощник, вы могли бы просто позаимствовать у него "Опель", одного из ваших людей оставить в вашем автомобиле, а самому перемещаться на "Опле". Чем больше техники, тем лучше, а вы как-то так поменялись?..

Черномашенцев: И в офицерском, и в блатном мире есть такие понятия, как благородность... В блатном это фраер... Нужно было давать... Я же русский человек. Я был благородный. Кстати, к тому времени мою "Заставу" прострелили во многих местах, и везде были подтёки: масло там, тормозная жидкость... Уже полностью простреленный автомобиль был. Клянусь, я даже не знаю, как я ездил на нём живой, частично раненый, кстати, ну не важно... И люди, кстати, уже два, погибли в этом автомобиле... Ну не важно. Не важно, Александр. Это же всё-таки война, сами понимаете. Вот. (После небольшой паузы) Ну я же ему оставил этот автомобиль, албанцу.

Лаэртский: (Немного тихо, с некой интонацией) Да-а...

Черномашенцев: (С такой же интонацией, что и Александр) Мы же благородные люди...

Лаэртский: Ну вот вы...

Черномашенцев: (Опять с той же интонацией) Мы же русские, Александр. Мы же просто русские люди.

Лаэртский: Вот возвращаясь к грузовику...

Черномашенцев: Ситуация была такая, что я влетел в этот город на грузовике, и была стрельба в разные стороны... Я доехал до середины почти, и дальше, дальше это было... А потом говорят, что чистили этот город русские. Сейчас там новости идут на Deutsche Welle, на CNN и так далее... Чистили... Не было русских там, я был там один, Александр.

Лаэртский: Так, может, вы просто много общались с ними, задавали вопросы?

Черномашенцев: Задавал.

Лаэртский: Вот они, видимо, из этого сделали вывод.

Черномашенцев: Вот видите, я же был милосердный.

Лаэртский: То есть, вы оставили о себе гуманное впечатление у тех, кто там остался. Мы не берем в расчёт тех, кто не может ничего...

Черномашенцев: Я же им лекарства давал в последний путь... Я же, Александр, я же добрый человек-то. Да, я такой.

Лаэртский: Интересная была, на мой взгляд, история проявления заботы, ведь любой военачальник должен прежде всего проявлять заботу. И не просто проявлять, а именно заботиться о своих подчинённых. Как вы достаточно силовым методом внутри собственного подразделения добывали мясо? Потому что эта фасоль адская... Я тоже не любитель всяких этих бобовых дел, но тем не менее. Может, вы рассказали бы немножко; это бы нарисовало бы реальную картинку внутренних отношений ваших с вашими сослуживцами, которые все были сербы.

Черномашенцев: Во-первых, я бы хотел сообщить всем радиослушателям, друзья мои... Я, Александр Черномашенцев, подполковник, хотел бы вам сообщить, что буквально через десять-пятнадцать минут в прямом эфире прозвучат телефоны и пейджер, по которому вы можете мне дозвониться. Я с нетерпением жду ваших звонков, друзья мои, потому что я знаю, что очень многие ждут моего появления на этом радио, выпуска моей книги, и ещё люди ждут того, что будет пресс-конференция. Она действительно будет, но немного позже. А сейчас я вернусь к фасоли. Александр, к твоему вопросу я бы хотел вернуться таким образом. Однажды я своей разведдиверсионной специальной единицей прибыл в расположение третьей роты, третьего батальона 549-й бригады моторизованной Приштинского корпуса 3-й армии Югославии, к которой я был приписан. Получал всякие поручения, команды... Ситуация была такая. Я приехал туда, к ним. У них были проблемы какие-то геморроидальные, какие-то террористы вокруг бродили, партизаны... Ну я их частично стал уничтожать. И однажды, в обед, я обнаружил, Сантьяго, честное слово, поверь мне, (с такой, я бы так сказал, ну не то, что неодобрительной, но со специфической интонацией) я обнаружил на обед фасоль, которая была сдобрена (интонация переходит на шёпот) всего лишь навсего консервами... Клянусь, тебе, Саня. (Хоть и словами этого не передашь...)

Лаэртский: Кээспэшные такие прямо...

Черномашенцев: (Шёпотом) Консервы, Сантьяго, консервы. (Уже нормальным голосом) То есть всё, Александр, мне этого хватило. Я пришел на кухню и сказал: "Итак, друзья мои, что за дела?" - "Господин подполковник, вы знаете, у нас нет мяса... ". Я говорю: "Как у вас нет мяса?".

Лаэртский: Непонятно, как это целая армия... Вроде и природа там такая красивая...

Черномашенцев: Да, и местного населения нет - в могилках все.

Лаэртский: Вообще ничего нет?

Черномашенцев: Ничего нет. Бродячие стада, и мяса нет...

Лаэртский: Вот непонятно.

Черномашенцев: Да и мне это было чудно.

Лаэртский: Чудно.

Черномашенцев: Я у повара взял автомат и говорю: "Ну-ка, иди сюда". Выходим из кухни, а мимо проходит (так радостно) конь. (Александр издаёт некий тихий смешок). Двумя выстрелами в голову конь был поражён. Он просто был поражён. И упал. Я сказал: "Вот мясо". Ну тут начались разные истории о том, что мы мясо не едим, конячье, потому как кислое, оно только идет на колбасу-у-у... Я сказал: "Друзья мои, военное время. Вы будете жрать то, что есть. Если вам что-то не нравится, найдите других". Они говорят: Ну мы в горы щас не можем идти, потому что там..."

Лаэртский: Террористы?

Черномашенцев: Т-т-террористы, да.

Лаэртский: Кстати, интересно...

Черномашенцев: Наркоманы...

Лаэртский: ... не могут идти в горы, если они вооружены, вроде воинское подразделение...

Черномашенцев: Но речь-то идёт о поварах.

Лаэртский: А-а, понятно

Черномашенцев: И тогда они, был уже следующий виток истории. В общем, всё, что касается с этим конём, да, о нём позже немножко... И тогда они врубились, что им уже деваться некуда, и они тогда уже, не знаю на каких условиях, договорились с цыганями. С цыганями вообще трудно договариваться, в Сербии много цыгань, они тоже в армию были призваны как резервисты...

Лаэртский: Они хорошие, кстати, воины, так отвлекаясь от темы? Бьются, как удавы, или всё-таки они...

Черномашенцев: Не, нет. Такого не может быть. Они могут сходить только за мясом. За мясом, а потом их однажды на первой линии обороны. Представьте, ров. Ров и окоп. Они обложились камнями, чтобы в них не попали снайперы... И тут же, днём, я прохожу, днём! Я прохожу в полный рост, они тут же, в пятнадцати сантиметрах, свешивают попу и гадят. Днём. А вы представляете, что они делали ночью, Александр?

Лаэртский: Это дико вообще... Я с ужасом представляю и не хочу дальше в своём мозгу это прокручивать.

Черномашенцев: Да, абсолютно верно. Ну вот. Цыгане ушли в горы за коровами, может быть, овец нашли, не знаю...

Лаэртский: Извините, а в горах коровы откуда?

Черномашенцев: Дикие. Почти дикие, потому что местное население на какой-то процент убегло, а частично было захоронено ввиду сопротивляемости боевым единицам армии. Но с армией они когда сопротивлялись, их ещё в живых оставляли... Но извините, Александр, там, где я проходил, там уже одни только, одни только кузнечики оставались. (После небольшой паузы) Но не бытно то. Неважно. А дальше была ситуация такая. Был один там человек, которого звали Баня. Он был грабарь по профессии, гражданской. И все-таки, в связи с инцидентом, мы жили в расположении третьей роты третьего батальона 549-й моторизованной бригады Приштинского корпуса 3-й армии Югославии, а там был такой подпоручник Иванович. А Иванович сказал: "Так, поручаю закоп коня миннобацачьему взводу". Миннобацачь - это миномётный взвод. Ровное количество этих людей было двадцать два. Они скинулись по десять динар, подошли к товарищу Бане и говорят: "Баня, закопай коня". Он говорит: "Ба-ба-базаров нет". За двести двадцать динаров, это почти наши двести двадцать рублей, он им закопал коня. Да, Баня был очень интересный человек. Он был ратный профитер, его война мало интересовала, он в основном исполнял всякую работу. За деньги. Эта работа заключалась в том, что он чистил оружие за десять динаров, и так далее... К концу войны цены выросли, потому что инфляция, положение тяжёлое, стреляют часто. Пятнадцать динаров, но люди ходили к нему, а люди тянулись к нему. Тяну-улись, Александр, да. И он закопал коня. И когда он его закапывал, я подхожу к нему, говорю: "Баня! Мой юный друг, сделай..."

Лаэртский: Он молодой был?

Черномашенцев: Баня? Ему было уже за пятьдесят, но безголовый, потому что был грабарь. Я его попросил, он сделал мою просьбу. Он закопал коня, и порядка двадцати пяти-тридцати сантиметров, которые были у коня вместе с копытом, он их оставил над землёй. И поэтому была такая кучка, небольшая, разрыто-зарытая, земли, и оттуда торчали копытца. (Как-то возвышенно) Очень, очень интересное, явление. Мы так любовались, все любовались этим, все воинские подразделения, которые проходили мимо.

Лаэртский: Да. Несколько позже мы начнем приём ваших телефонных звонков. Телефон в студии 203-19-22. Я, кстати, напоминаю, что в гостях у нас подполковник Александр Черномашенцев. И всё-таки вы, при вашей тяге к определённой самостоятельности, в хорошем смысле этого слова, безусловно, наверняка ведь, что-то делали и в полном одиночестве... Ведь бывает такое, когда устаёшь даже от того, что кто-то рядом с тобой, если этот кто-то надёжный и думаешь: "Да как-то чё-то не в кайф..." - и взял да и пошёл попросту. Вы вроде бы тоже выходили и уходили... Не могли бы вы рассказать ваш путь с момента, как вы вышли и как вы вернулись?

Черномашенцев: Это очень интересный, но прежде всего я хотел бы объявить благодарность своим личным друзьям. И вам. Вы меня терпите уже который час, Александр. А мои личные друзья, которые не знали телефона, но которые могут дозвониться в радио... И на пейджер... Кстати, какой пейджер?

Лаэртский: Ну, это мы потом отдельно скажем.

Черномашенцев: Вот, и-и-и...

Лаэртский: Кстати, вы напомнили сейчас. Прежде чем о вашем индивидуальном походе на территорию Албании, тут такое сообщение. Я не знаю, может это кто-то и придумал, может, нет. "Александр, - это ко мне. - Спросите у вашего гостя, - это, значит, у вас. - не был ли он, - то бишь, значит, вы. - знаком или хотя бы наслышан о командире добровольческого корпуса под названием "Тигры"? Это был корпус сербских вооружённых сил, прославившийся в боснийской войне. И что вы думаете..." - сейчас, извиняюсь. "Что вы думаете по поводу высказываний этого человека в адрес России? Его имя Зелько Ражнатович, по прозвищу Аркан". Вот такое сообщение, я не знаю, правда это, нет...

Черномашенцев: Абсолютно верно, абсолютно верно. Аркан является моим личным другом, приятелем, ещё по истории боснийской войны. Зелько действительно мой кент. Но на сегодняшний день он является бизнесменом, он торговал наркотиками, после уже той войны... И он их действительно потреблял, так же, как и сын Слободана Милошевича. Он эти наркотики подчёрпывал из албанских территорий, которые находятся на территории Метохии. Он очень хороший парень, но он очень погряз... И во время боснийской войны он был очень хороший человек. История этого человека такова. Он был бандит. Грабил банки, магазины... В Европе прославился - его хотели получить все интерпольские конторы мира, но у него папа работал в структуре Генштаба. Он был полковник, который его прикрывал ввиду своих кумовских отношений со всеми другими военачальниками, Державной Безбедностью и так далее. Но все кончилось тем, что этот человек, он очень яркая личность, по большому счету, как бандит, авантюрист, и он рванул на боснийскую войну. Но у него не было другого выхода. И он стал там частичным героем. "Тигры" там... Но все это вы сами понимаете, для чего было сделано. А в этой войне он не проявился.

Лаэртский: Скажите, Александр. Ваше мнение на такую странную привязку каких-то элитных или претендующих на элитарность воинских подразделений с такими названиями, как всякие там "Тигры", или всякие там "Чёрные пантеры", всякие морские котики... Откуда идет такая любовь к животному миру у воинских подразделений? Вот морской котик. Он же достаточно безобидный сам по себе. А у этих считается, что он серьёзный... Ну нельзя ли назвать "Молния", или там "Рожок", ну, в смысле, от автомата... Ну как-то так. Хорошее было название "Эдельвейс", всё-таки из мира цветов. А здесь "Тигры" какие-то, почему так?

Черномашенцев: Я с вами полностью согласен. По поводу "Тигров" ничего не знаю, но моё спецподразделение... У меня есть воинское имя моё, которое мне ещё осталось со времен боснийской войны, оно называется Медведь. Меня все звали Медведем. Все, абсолютно. И я вам больше того скажу. Что такое медведь - это русский человек. Просто русский. Среди славян, среди славянофилов слово "медведь" - это слово "русский". Поэтому меня звали Медведь. Также на всех микроавтобусах, на которых меня возили, на всех автомобилях было написано "Медведь". И когда меня видели албанцы, а также военная полиция - меня не останавливали, ничего не делали, не задавали дурацких вопросов, потому что знали: я еду по делу.

Лаэртский: Извините, что я перебиваю... Написано, что если вы прославились у сербов с положительной стороны, на албанской стороне к вам, наверняка, испытывают некие антипатии?

Черномашенцев: Абсолютно верно.

Лаэртский: И вот то, что написано на машине, ваше имя, это могло бы спровоцировать лишний раз кинуть в вас лимонку или миномётом?

Черномашенцев: Больше того, скажу вам, и вам, кстати, это известно, Александр, так же, как и мне, что албанцы за мою голову дают два миллиона долларов.

Лаэртский: Вы зря об этом говорите сейчас, потому что очень много охотников...

Черномашенцев: Ну мы-то с вами об этом знаем?

Лаэртский: Да.

Черномашенцев: Пусть об этом знают и наши друзья. Мы же беседуем со своими настоящими друзьями?

Лаэртский: Безусловно, да.

Черномашенцев: А враги об этом знают уже до тоГо, как. А после тоГо, как - знают наши друзья. Но это не бытно. Понимаете, Александр, дело в том, что та ситуация, которая происходит на самом деле не только в эфире, но и во всём мире. В этом мире отменили правила. В этом мире просто отменили правила. Украли Оджалана у курдов. Его просто украли. Чеченцы, те, которые являются большими преступниками государственного масштаба Российской Федерации, живут спокойно. А чего мне бояться? Чего бояться мне? Я даже уже и не знаю. Это не первая моя война. Это просто первая война, о которой я открыто говорю. Знаете, почему? Потому что эта война была против НАТО, а НАТО - это та организация, международная, преступная, национальная организация, которая воюет против Сербии и всех славян, и против русских. А удар против Сербии - это против русских удар.

Лаэртский: Безусловно, безусловно. Кстати, скажите, опять же мы немножечко в политику перейдем. Сегодня я наблюдал по диапроектору, человека показали, сказали, что он, дескать, какой-то дикий миллионер и занимается проведением мощных террористических актов на территории США и где ни попадя, и всячески выражает свои антипатии и бесится по поводу Соединённых Штатов. В связи с этим - заметьте, как происходит хитро. Вот, как вы сказали выше, англичане для своих целей стратегически использовали албанцев. Почему же русские не могут для своих целей, в глобальной борьбе с НАТО, использовать этого дяденьку арабского, использовать тех же курдов, которые являются союзниками России, как ни крути. Хотя они и другого вероисповедания. Что, на ваш взгляд, мешает, ну не то, что открыто использовать, дескать, мы за дяденьку, естественно, что не афишируя это.

Черномашенцев: Прежде всего, Александр, я с вами вместе. Заедно, как скажут братья-сербы. Больше того, я вам скажу, что мусульмане это могут использовать, но мы это использовать не можем. Посмотрите на дегенеративные лица наших государственных деятелей? Обратили внимание на них? Единственный в Генштабе здравый человек, который выступает от лица нации русской - это начальник Квашнин. Это же его была инициатива. Ни Ельцин, ни Сергеев, никто не знал, как захватить Слатину, и кто это сделает. Я же был в этот момент в Сербии. Я не был ранен ещё. И кстати, я был ещё в городе Призрань. Призрань. Буквально восемнадцать километров от албанской границы. Они вошли в Приштину. И Квашнин это сделал. Квашнин. Никто другой. Его ругали сначала, хотели тумаков ему надавать... Потом поняли, что он сделал. Поэтому, Александр, ну это неважно, я вам просто скажу, что Квашнин, во-первых, ломовой человек, просто ломовой человек. Это человек, который не предал честь русских офицеров, честь Русского офицерского корпуса, членом которого я являюсь... А где я раньше служил - об этом история умалчивает, потому что от меня все отказались. (После небольшой паузы) Просто отказались

Лаэртский: Вот если вернуться к неприятному такому эпизоду вашего пребывания на территории Югославии - это непосредственно ранение это. Каким образом оно было получено? Всё равно об этом спросят, лучше заранее рассказать, и...

Черномашенцев: (После небольшой паузы) Ситуация была такова, что... Я вам расскажу историю конца войны. Я был на границе Албании и Косова. Я был на пограничном карауле Горожуп. Десятого числа, и вы, Александр, видели эту фотографию, где я сижу красиво... Подо мной река Белый Дрим... Красивая фотография... Многие из этих фотографий я подарил. Своим друзьям, генералам, военачальникам... И та ситуация была, когда десятого числа перестали летать утром ранним самолеты. Хотя были дни, когда в воздухе над Югославией висело по тысяче триста самолетов. Да...

Лаэртский: Очень неприятно.

Черномашенцев: Очень неприятно. Вы представьте себе над Владимирской областью какой-нибудь или на другой мелкой областью летает столько самолётов.

Лаэртский: Что грачи просто.

Черномашенцев: Ну вы, вы...

Лаэртский: Ну я понимаю.

Черномашенцев: Вы просто поднимаете голову и не смотрите направо-налево и видите двадцать пять, двенадцать, восемнадцать самолётов. Просто голову подняли...

Лаэртский: А тут вдруг раз - и исчезли.

Черномашенцев: А тут исчезли, да. Но неважно. И вот тут происходила другая ситуация. Она историческая была. Я получил приказ передать границу миротворческим силам НАТО, какие они "миротворческие" - я сомневаюсь...

Лаэртский: Откуда этот приказ исходил? Он какой-то...

Черномашенцев: С 3-й армии. Его дал непосредственно Небоиш Павкович - командир 3-й. И его это приказ подтвердил Владимир Лазарович - командир Приштинского корпуса и непосредственно мой командир. Его звали, моего командира, Делич. Это был полковник Делич. Вы представляете, мне было очень обидно. Я ждал ещё два дня, и двенадцатого числа, вечером, начали вторгаться на территорию Косова и Метохии люди, которые назывались НАТО . Они в селе Кукс сидели. Начали вторгаться, к вечеру. Это было часов в семь вечера. А в обед вошли на Слатину наши десантники. Наши десантники, я им очень благодарен, потому что они обшапурили всех. Они вошли вперёд всех. И, вы можете себе представить это, Александр, какая это была моя радость, потому что я был на прямой оперативной связи. В этот период, конечно, в эти два дня, я уничтожил несколько сёл на территории Албании, потому что другое я терпеть не мог, я знал, что отдают... Тут включился Черномырдин в переговоры, ездил в разные города, за один день несколько городов посещал... Но я не верю, что наибогатейший человек Европы ездеет бесплатно. Я понял, что идёт продажа, прямая продажа. Виктор Степаныч, конечно, ломовой человек, я в него врубаюсь, как в политика, но не верю я ему. Он просто продал Косово. И сделал минус албанцам... Не, минус сербам, а плюс - албанцам. Двенадцатого числа к нам, ночью, начали внедряться эти люди. И утром пришли... Извините, Александр, я "смирновочки" выпью, можно?

Лаэртский: Да, конечно.

Черномашенцев: Спасибо. (Слышится какое-то негромкое позвякивание...) И утром ранним, тринадцатого числа, вошли к нам, ранним утром, немцы и французы на караул Горожуп для передачи... Они были натовцы, но у них были почему-то голубые шлемы. Миротворческие. Понты колотили, ну чтобы их не перепутали ни с кем и не убивали. Они шли пешком, потому что это были горные тропы. Мы были в неприступных районах, я был на горе Паштрик, караул Горожуп, чуть вправо от меня была Врапче, потом Паштрик - непосредственно сама горная вершина, а чуть влево от меня был Белый Дрим, река. Ну не важно, это все был Горожуп. И я грузил своих боевиков в самосвалы, грузовики, передали границу... И тут последовало нападение албанцев. После этого, когда я увидел, что многие люди из французского и немецкого легиона, назовем так, своими профессиональными именами, из легиона были люди ранены... Я своим боевикам сказал: "Друзья мои, кто бы они не были, они немцы, французы, НАТО... Они - просто солдаты. А в них стреляют наши враги, которые стреляли, блядь, два часа назад против нас". Я сгрузил один грузовичок, там было человек тридцать народа, и мы вступили в бой. Уничтожили пятьдесят шесть албанцев, непосредственно уже на границе. И албанцы отступили, потому что по рации, по "Мотороле", стали говорить: "Во, русский вступил в бой, Медведь, давайте отступаем, потому что это кранты-менты... Он раненый, контужен, не уходил с позиции..." А тут такая ситуация... В общем, они отступили, узнав о том и увидев. Потому что позиции наши были близки - мы могли буквально докидывать гранаты друг до друга... Они отступили, убежали в лес, мы их ещё накрыли миномётами, и мы их накрыли ещё гранатомётами, также тяжёлыми пулемётными очередями, а также я их ещё накрывал из своей снайперской "Стрелы", снайперская винтовка "Чёрная стрела"... Кстати, её сделали сербы. Она очень нужна, ПТР-42.

Лаэртский: Александр, извините, что я сейчас вас перебиваю, сейчас мы на непродолжительное время прервёмся, тут пришли ко мне, сейчас...

Звучит великолепно исполненная музыкальная композиция на сербском языке. В ней, насколько я могу судить, поётся о сербах и Югославии. Больше, к сожалению, непонятно... Конец второго часа беседы.
 

 1   2   3   4 

  laertsky.com  |  монморанси  |  1999
подсчетчики

 

Александр Лаэртский: laertsky@mail.ru. Администрация сайта: vk@laertsky.com.
По всем деловым вопросам пишите на любой из этих адресов.
При использовании оригинальных материалов сайта просьба ссылаться на источник.
Звуковые файлы, размещённые на сервере, предназначены для частного прослушивания.
Несанкционированное коммерческое использование оных запрещено правообладателем.
  laertsky.com     msk, 1998-2023