Глазные яблоки на шампурах у Лаэртского

1. Кудрявый еврейский мальчик

Михаил с детства любил риск и не любил одноклассников. Риск - за то, что больше любить было нечего (Вы скажете, родители? Нет, родители Михаила были евреи-полукровки, и он их за это ненавидел). А вот риск - это да. Это мечта. Это разведка.

Одноклассники называли Михаила "жидом". В конце концов он к этому привык, и перестал отвечать и обижаться по каждому случаю. Дикая обида уплотнилась и трансформировалась в великую злобу. В ту злобу, что в учебниках по политике называют русофобией.

А за что так не любили его в классе? Неужели только за другие губы, зубы, нос, глаза да рыжие кудри? Нет. И Михаил знал об этом.

Михаил был неопрятен, перхоть засыпала его плечи, на губах был засохший желток от завтрака, а в портфеле раздавленные учебниками вкусные жирные бутерброды. Михаил не ходил на физкультуру, сторонился девчонок и очень любил хорошие отметки.

Рогатки у Михаила не было. Кошек, птичек и лягушек он не убивал, а жалел. На дождевых червяков не наступал.

И еще. Мама Михаила была ему другом, и он рассказывал ей все, всегда, и про всех.

В общем, к 17 голам, к поступлению в институт Михаил был вполне сформировавшимся ЛБН. Поэтому, любимый певец его был Галич, девушки его не интересовали и в армию он не собирался.

2. Иосиф Маркович - отец молодого еврея

Об отце Михаила. Иосиф Маркович был ученым. Хорошим советским ученым, честным и порядочным гражданином Империи - СССР. Иосиф Маркович никогда не собирался в Израиль, у него не было даже мысли об отъезде из Империи. Его отец погиб на фронте где-то под Псковом, и он ежегодно возлагал цветы к памятнику Неизвестному солдату у Кремлевской стены. 9 мая, в день победы над Фашистами.

К 1997 году Иосиф Маркович закончил работу над новейшей установкой обнаружения треугольных самолетов типа "Стелс". Испытания прошли удачно. В Управлении состоялся праздничный банкет и ему, как главному конструктору, была предоставлена "Волга", чтобы отвести домой. Иосиф Маркович был пьян.

3. Мама против

Ему всегда не хватало отца, его внимания и любви. С утра до вечера отец был на работе и что-то придумывал. Отец был талантлив, а сын Михаил нет. И он, Миша, знал это. Мать он ненавидел за тупость и собачью привязанность к нему. Михаил иногда бил ее, отбирал деньги и не считал человеком. Он не раз пытался разбудить в себе жалость к ней, но тщетно. Ни любви, ни жалости, ни доброты эта "пустая" женщина от Михаила не получала. И чем меньше получала, тем больше любила.

Когда в институте Михаил вступил в "Грин Пис" и Антифашистский центр к Прошечкину, мать совершила умнейший поступок. Она впервые сказала сыну:

- Что ты делаешь, Миша? Ты живешь в России. Здесь так нельзя. Это русская земля, и командовать на ней русским. Ты же, не считаешь себя русским. Я-то знаю это. Ты не русский. Ты и не еврей. А зря, пора бы определиться. Так, Миша, жить нельзя.

- Ты зря тратишь время, лучше почисть мне туфли, - ответил сын, а сам удивился: "Чего это она? Дура одноклеточная. Сбесилась. Климакс? Не важно".

Больше они с матерью не разговаривали. Мать стала чаще бывать у родственников и подруг по институту, больше общаться с мужем. Что-то изменилось в ее отношении не только к сыну, но и вообще к миру. Лишь иногда она тихо плакала по ночам, чувствуя, что процессы ей уже не подвластны. Да и были ли подвластны? А был ли у нее сын? Может она вообще все это придумала - мужа, ребенка, Москву, квартиру...

"Никогда, никогда я не пойду больше ни на выборы, ни на референдумы. Никогда, никогда я больше ни посмотрю это проклятое, провокационное НТВ. И вообще этот телевизор...", - такие мысли приходили в голову порядочной женщине.

Только муж, по-настоящему любимый и также порядочный, оставался для нее единственной отрадой и смыслом жизни. Тридцать с лишним лет они, чувства, как будто пролежали в морозилке холодильника на кухне. И вот, наконец, она их достала и отогрела ледяной водой из-под крана.

В конце концов родители Михаила разменяли трехкомнатную квартиру. Сын переехал в однокомнатную на Ленинградку, а родители нашли однокомнатную в том же доме на Кутузовском проспекте, где и жили. Так решил отец, хотя мать пыталась его убедить в другом варианте.

4. Выбор, как всегда

А вообще-то Михаилу нравился яблочный Питер больше, чем быдляческая Москва. Михаил увлекся политикой.

Поскольку он никогда не был трусом, и всегда находился во внутреннем противостоянии большинству, ему удалось, наконец, раскрыться и почувствовать себя человеком. Не просто человеком, но и борцом за общечеловеческие ценности.

5. Загадочное нападение

Один раз Михаила даже избили. Это случилось после антифашистского митинга, организованного центром легендарного Прошечкина. Михаил почувствовал, что за ним следят еще в метро.

Человек, мимо которого он проскочил в переходе с Белорусской потом оказался с ним в одном вагоне на зеленой ветке. И странно, - кого-то он Мише напоминал.

"Блин, разве мог он успеть случайно? Он же явно кого то там ждал и не мог меня обогнать, я очень быстро передвигаюсь", - так думал Михаил, выходя из метро на станции Аэропорт и двигаясь к дому. За ним никто не шел, дурные мысли постепенно вылетели из головы, оставив легкую усталость и радость от исполненного на митинге гражданского долга. Михаил вошел в подъезд.

На шорох сзади он даже не обратил внимания. Лифт перестал гудеть и остановился на первом этаже. Вслед за Михаилом вошел человек. Одет он был в армейский бушлат старого образца, спортивные трико с полосками "под адидас" и зимние сапоги на молнии. На голове его - старенькая спортивная шапка типа "петушок". Такие когда-то, еще при Горбачеве, продавались на Рижском рынке, сшитые первыми кооператорами из индийского белья или женских зимних трико для бабушек.

"Петушок, петушок... Петух, козел, люмпен поганый... Говнюк. А похож ты, говнюк, на Лаэртского. Расколол я тебя. Хули ты смотришь, сейчас пизды получишь" - неожиданно для себя, в голове у Михаила автоматной очередью пронеслись относительно этого человека мысли. Причем, на явно приблатнённом сленге, который никогда им не применялся на практике.

Михаил почувствовал неожиданную радость от удачной возможности обзывать мужика, похожего на Лаэртского, про себя, мило улыбаясь, рассматривая перевернутые и прожженные кнопки этажей. Глаз Михаила уперся в глубоко выцарапанную линию, пошел по ней вверх, вправо, назад... Свастика! Кто-то нацарапал фашистскую свастику! Суки! Одноклеточные, тупоголовые пэтэушники! Михаил перестал улыбаться и, забывшись, открыто шипел, гримасничал и щурился на вражеский знак.

Что-то дрогнуло внутри молодого человека, когда на кнопке стоп он увидел квадратный палец с желтым рабочим ногтем. Михаил, будто отрезвел. Песня про петушка угасла, как старая виниловая пластинка на вырубленной из сети радиоле.

Михаил не посмотрел на него, чей палец. Лифт остановился. Человек, похожий как на вышедшего погулять с собакой владельца 412-того "Москвича", так и на Лаэртского, ударил Мишу. В нижнюю челюсть сбоку...

"Валелера, Лерочка, что это? За что он меня? За что бьешь, гад Лаэртский? Но почему я называю его Лаэ ... э... э... "

Всего ударов было 3. Первый, в челюсть, разорвал щеку. Второй, с левой руки, попал в зубы и раскрошил два нижних. А три передних выскочили после третьего...

Обливаясь кровью Миша забился в угол лифта и ждал, что будет дальше. "Не надо", - он не говорил, понимая что это бессмысленно. Глаза не поднимал.

Лифт тронулся. Михаил почувствовал свой этаж и боком, смотря вниз, стал выходить. Вышел.

- Подожди! - Михаил услышал его голос. Обыкновенный голос. Голос Лаэртского. Выйдя из лифта, Михаил встал, как вкопанный. - Повернись!

Михаил медленно стал поворачиваться.

Последний, четвертый удар был страшной силы. Кулак мужика-Лаэртского попал в нос. Михаила понесло по ступенькам вниз. Он потерял сознание.

6. Сиплое русское утро

- Ну-ка, вставай, пьянь! А то щас милицию вызову, - над Михаилом стояла женщина со шваброй и ведром, видимо уборщица.

- Вставай, бессовестный, дома, небось, обыскались... Михаил сначала поднял голову, затем встал и с трудом поднялся на свой этаж к двери. Проверил карманы. Ключи, документы... На месте, вроде... Деньги? Денег нет.

"Жалко. Лаэртский? Да. Точно. Это он выкрал деньги и бил", - Михаил открыл свою дверь и вошел в квартиру.

Уборщица продолжала мыть пол, бормоча что-то себе под нос...

7. Любовь к Валерии

Валерия - так звали женщину, к имени которой взывал Михаил. Валерия сыграла значительную роль в судьбе молодого демократа. Он и раньше, часто видел ее по телевизору, но ничего из того, что она делает не понимал. Как женщину не воспринимал и переключал на другую программу.

После личного знакомства все изменилось. Изменилось настолько, что он почувствовал к ней сексуальное влечение. "Бред, не бывает такого. Толстая, жирная, очкастая старуха, нагулявшая где-то двоих детей. Не нравится она мне. А как она может понравиться? Не может".

Михаил пытался выкинуть из головы мысли о близости с этой женщиной, однако не получалось. Каждое ее выступление он слушал с открытым ртом, весь напрягаясь и чувствуя, как наливается кровью половой орган под джинсами. Приходилось даже пить вредные таблетки. Один раз Михаил даже собрался из-за нее умереть молодым. Решил начать колоться, но передумал.

Валерия и не подозревала о чувствах молодого человека. Возможно, если бы она услышала его признание, то все бы произошло не так. Она бы своевременно вмешалась в его судьбу и изменила ход событий.

А она ведь всегда находила выход из любой, даже самой сложной ситуации. Все знают.

8. На антифашистском пикете у Госдумы

У Михаила была возможность объясниться с Валерией, но он не решился. Упустил ее.

Это было на пикете около Госдумы по случаю готовящегося воссоединения России и Белоруссии, против фашистского председателя колхоза Александра Лукашенко.

- Миша, ты в станешь с плакатом рядом с Беллой и Леонидом Аркадьевичем. Обрати внимание на приезд съемочной группы НТВ. Они предупреждены, ваш плакат и вы втроем попадете в кадр. Так что, молодежь, не теряйтесь. Интервью с вами не будет. Итак еле договорились, на них тоже давят.

Леонид Аркадьевич, сколько наших уже подошло? - с этими словами Валерия Ильинична сверкнула линзами очков и отошла от Миши на задний план, о чем-то на ухо говоря Леониду Аркадьевичу.

После чего оба долго смеялись, поглядывая в сторону Михаила.

"Запах ее пота? Запах моря, запах шторма... Если вы об этом запахе. Только посмейте назвать ее потной! Потной... Лера потеет... А мне хорошо. Я люблю думать, как. А она смеется... Может быть надо мной? Нет, я больше так не могу!" - так Михаила мучило всю акцию.

Пикет закончился удачно. Михаила, Беллу и Леонида Аркадьевича дали крупным планом по НТВ и в 19, и в 22 часа. Михаилу понравился комментарий к картинке, рассказанный ведущим Осокиным. Миткову он на дух не переносил с ее ерзаньем и выдающимся, вопиющим непрофессионализмом. Хоть и уважал за убеждения.

9. Песня про Москву

Иосиф Маркович вышел из машины за две остановки и решил прогуляться пешком.

"Проветрюсь. Мо-о-сква-а-а, зво-оня-ят ко-ол-локо-о-ол-л-ла!" - в голове ученого вертелось праздничное настроение и веселый московский марш в исполнении певца Олега Газманова. Эту песню также любил и мэр столицы.

- А вот документы я зря не оставил в сейфе, - думал Иосиф Маркович, одновременно напевая: "Москва, звенят колокола... - и размахивая старым кожаным портфелем.

"Вот привязалось то... Москва, звенят колокола!" Ученый прошел одну остановку и встал, удивленный. А через миг и потрясенный страшным предчувствием... Ему в лицо смотрело дуло пистолета. Такого с Иосифом Марковичем еще не бывало.

10. Преступление против Иосифа Марковича

- Портфель, - сказал страшным голосом переводчика голливудских фильмов неизвестный. Левая рука его зажимала нос.

- Простите, не понял? - Иосиф Маркович не придуривался. Он действительно еще не до конца осознал весь смысл и жуткую трагедию происходящего.

- Пфортфель дафвай, фстарая схука, - повторил требование неизвестный, - убью!

Иосиф Маркович молча протянул портфель преступнику с пистолетом. Тот, взяв портфель с документами, развернулся на 180° и пошел прочь быстрой походкой.

Милицейский патруль, вовремя. Прямо навстречу человеку с чужим портфелем. Ему не уйти просто так. Но что-то мешало жертве крикнуть "Караул, на помощь!" или "Грабят!". Это не был шок. Это было странное чувство естественности происходящего. И конца чего-то длинного, бессмысленного и малоинтересного...

Грабитель, пройдя в полуметре от двух вооруженных автоматами милиционеров, свернул в арку сталинского дома.

Иосиф Маркович медленно подошел к остановке и сел на лавку, под рекламой "Довгань-шоу". Мимо проезжали сверкающие иномарки и автобусы. Там он просидел до утра. Пришел домой в половине седьмого, прилег на диване.

Жена вызвала врача, "Скорая" приехала на удивление быстро. Иосиф Маркович, к сожалению, уже умер от инфаркта и не дышал.

11. Костер около стадиона

Выйдя из арки, человек с портфелем побежал.

"Вперед, вперед, гражданин Мира! К пустырю за стадионом!", - подбадривал себя бегущий. Он хорошо знал эти места на Кутузовском.

"Там спрячу и подожду пару дней, только потом сам передам ей... Наконец-то, теперь все будет по-моему".

Подбежав в темноте к стадиону, он неожиданно увидел прямо перед глазами костер и спину встающего человека. Больше грабитель ни о чем не успел подумать и ничего не успел увидеть.

12. Лицо, освещенное огнем

Смех около костра усилился:

- Вот идиот... А где-то я его видел. Надо же угораздило... Еврей, что ли? - так говорил человек в "петушке" и военном бушлате старого образца разглядывая лицо лежащего перед ним, освещенное пламенем костра. Потом он перевел взгляд на шампуры, которые держал в руках. Поднес к огню, чтоб было лучше видно.

Помимо 4-х ароматных, поджаренных французских кур, по две на каждом, на огромных шампурах из арматуры была отчетливо видна кровь, слизь и прилипшие зрачки с глазными яблоками.

13. Бродяги

Куры были готовы, когда Лаэртский снял их с костра и развернулся, чтобы передать волосатым и бородатым бродягам. Бродяги сидели на лавке, метрах в пяти от костра. Один из них, видимо главный, был похож на цыгана, с усами и бородой. В красной бандане группы "Див", камуфляжных штанах и реперовских очках. Все окружающие его называли "Юрий Крымский".

Перед ними уже стояла большая бутылка с ручкой на постеленной по земле газете. Водка "Тамбовский волк", белый пластиковый стакан, пара помидоров и хлеб.

Лаэртский не собирался никого убивать, но бегущий из темноты точно угодил глазницами на заточенные концы горячих, завешанных мясом шампуров. Эти шампуры Лаэртский изготовил сам на в слесарном цеху ЛЭМЗа - Лианозовского Электромеханического завода у своих ребят. Лаэртский даже не успел удивиться, как быстро бегущий, охнув, рухнул на траву, в руках сжимая портфель. Судороги и смерть, вот они. Ничего особенного для Лаэртского, как обычно.

14. Мародерство, ужин

Общее настроение спасло то, что погибший оказался евреем. Через пару минут оно сменилось весельем, предчувствием добычи и скорого ужина.

- Проверить содержимое портфеля и карманов, - приказал Лаэртский. - Деньги, ценные вещи, все необычное и непонятное забрать и высыпать на лавку. Остальное сжечь к ебени матери.

Портфель с секретными документами заполыхал в костре, а компания принялась уничтожать кур, запивая жирное мясо водкой, закусывая сладким хлебом.

Денег было 87 тысяч рублей. Часть из них Лаэртский забрал себе,

определив сорок одну тысячу для партийной кассы.

Их он положил в другой карман и засмеялся неприятным сиплым смехом, когда Юра Крымский сначала стал снимать с убитого финские сапоги на молниях. И позже он опять смеялся, когда пьяный Юра Крымский поджег целлофановый пакет и стал капать на трусы уже раздетого бродягами трупа.

Тю-у-у! Тю-у-у! - летят горящие пластмассовые огоньки-трассеры на влажный сатин. Трусы сначала дымятся, потом горят и тлеют, пахнув.

15. Эпилог

Обезображенного сына она нашла только через 3 дня после похорон мужа. Не расстроилась, ждала и чувствовала. Жаль. Жаль эту женщину, хотя она сама во всем виновата. Все равно, жаль.